Вячеслав Харченко родился 18 июля 1971 года в поселке Холмский Абинского района Краснодарского края. Окончил механико-математический факультет и аспирантуру МГУ. Учился в Литературном институте имени А.М.Горького. Участник литературного объединения «Рука Москвы».
Член Союза писателей Москвы. Автор трех книг повестей и рассказов.
Публикуется с 1999 года. Стихи печатались в журналах «Новая Юность», «Арион», «Знамя» и др.; проза – в журналах «Октябрь», «Новый берег», «Дети Ра», «Зинзивер», «Крещатик», «Волга» и др. Рассказы переводились на немецкий язык.
Лауреат Международного литературного Волошинского конкурса и премии журнала «Зинзивер».
Слезинки
Иногда заиграет что-нибудь или посмотришь по ютубу или картина заденет, и выступят капельки в уголках глаз. И вот сидишь и трешь эти капельки, а жена подходит и говорит:
— У тебя слезы.
— Нет, — отвечаю, — нет у меня никаких слез.
— Ну вот же, вот, в уголочках!
— Это пот, это просто пот, здесь душно.
— Огромный, толстый мужик, а слезы. Тебе не стыдно?
И встанешь нехотя, оторвешься от красоты и пойдешь куда-то в темный угол вытирать слезинки.
***
Вчера зашел в пекарню, где продают свежие теплые багеты. Между полок с сыром, колбасами, напитками и овощами выплясывали две брюнетки в коротких платьицах с блестками и пели североамериканский джазец. Танец их напоминал зажигательное представление Лайзы Миннелли из кинофильма «Кабаре». Я сначала опешил, а потом захотел с ними познакомиться, тем более что они пели: «Ярче, ярче, ярче». Долго думал, потом вспомнил, что так называется эта пекарня, а потом уже и оператора заметил с видеокамерой. Он что-то им сказал, и девчонки остановили танец, смахнули пот, отпили «Боржоми» и заулыбались мне, как старому знакомому. При операторе я застеснялся с ними знакомиться, тем более что подошла моя очередь в кассу.
Сегодня зашел в пекарню снова. Эти же девчонки отплясывали в рекламном ролике на жидкокристаллическом экране. В жизни они были живее, ярче, прекраснее, желаннее. Мне кажется, оператор начудил.
***
На Камчатке в горных стремительных ручьях без лицензии ловят только гольца – сорную красную рыбу (бывает и такая), которая ест икру других красных рыб. Я поймала уже пять штук, стояла в болотных сапогах в холодной воде и ловила его на крашеную вареную красную икру (бывает и такое).
И вдруг к моим ногам подплыла метровая красная рыбина, жухлая, покоцанная, с трудом двигающая плавниками. Я хотела вытащить ее рукой, но проводник сказал, что это кета. Она после нереста умирает и ее не едят даже собаки. То есть рыба пришла ко мне умирать, рыба как бы говорила: «Убей меня, я не хочу жить».
Мы снялись со стоянки и ушли вниз по ручью, покидали, вытащила еще трех гольцов и перед уходом ко мне опять подплыла огромная рыбина и попросила: «Убей меня». Я посмотрела в ее грустные глаза, пнула ее ногой в глубину и подумала: «Надо жить, надо жить».
***
Я сидел на дне рождении брата и слушал рассказ, как в Испании у него украли паспорт. Витя сел на скамейку посмотреть в планшете карту, а неизвестные забрали рюкзак с его документами, деньгами и обратными билетами. Я слушал его с трудно скрываемым превосходством. В детстве Витя терял ключи, шапки и варежки каждый месяц. Когда ключи вешали на шею на шнурок, он вертел веревку на пальце, и ключ улетал в канализацию. Когда Вите на шапку приделывали резинку, он отрывал резинку и терял шапку. Мой брат был единственным человеком в семье, у которого варежки были пришиты к пальто.
Я всегда ношу деньги и банковские карты в карманах, а паспорт возле сердца. Вот и сейчас, слушая Витю, я на всякий случай пощупал верхний карман рубашки. Паспорта в нем не было. Меня прошиб пот. Не дослушав брата, я стал метаться по ресторану. Паспорта нигде не было. Я побежал в гардероб, взял куртку и вытащил из нее паспорт, банковские карточки, деньги и мелочь. Переложил в брюки и рубашку, сдал обратно куртку. Гардеробщик смотрел на меня с видимым отвращением.
***
Когда мне было семь лет, я влюбился в Софию Ротару, проходя мимо магазина «Мелодия», в котором была выставлена ее пластинка. Я уговорил родителей купить пластинку Ротару, потому что на обложке был портрет певицы. Дома я не стал слушать музыку, а поставил пластинку с портретом на школьный стол. Когда я смотрел на Ротару, у меня текли слезы. Я каждое утро смотрел на Ротару и плакал. Однажды я решился поцеловать Ротару, но от ее губ пахло картоном и клеем, и моя любовь куда-то улетучилась.
***
Никогда не думал, что пиво вкусный напиток. В Самаре Alexey Svinukhov купил баклажку в баре «На дне». Мы ехали по трассе Самара – Тольятти и с Германом Власовым пили это пиво. Когда открыли, это был напиток не сладкий и не горький, живительный и одновременно удивительный. Я вдруг понял, что настоящее свежее непастеризованное пиво может быть напитком полезным и вкусным. Причем вкус открытой баклажки менялся со временем. Через сорок минут в пиве появилась легкая манящая горчинка, через час пива уже не осталось. Мы сидели с Германом пораженные, смотрели на пролетающий сосновый лес и думали: что это было.
***
Потребовалось сфотографироваться. Две фотографии три на четыре. Пошел в наше люблинское фотоателье, куда не ходят женщины. Говорят, там фотограф так странно смотрит на женщин, что они боятся оставлять ему в компьютере свои фотографии. По крайней мере, моя соседка кассирша «Магнолии» Лидия Семеновна, говорила, что точно видела, как фотограф в свободное от работы время разглядывает фотографии отснятых им красивых женщин и долго смотрит им в глаза.
Я зашел в фотоателье, оглянулся, но фотографа на месте не было. Когда он снимал меня в последний раз, то делал все молча и медленно, и я думал, получится чучело, но вышел я вдохновен, поэтому снова к нему и пришел.
Постоял, подождал, но фотографа не было. Продавщица из соседнего табачного ларька сказала, что фотограф иногда может надолго уходить гулять.
Я представил нашего фотографа: как он бережно разглядывает фотографии красивых женщин, их белокурые или рыжие волосы, их мягкую ровную кожу, морщинки (если есть), впадинки, бугорки. Потом с силой захлопывает дверь фотоателье, закрывает дверь на ключ и едет гулять в парк Кузьминки, чтобы пить на лавочках кофе, наблюдать за катающимися на скейтах подростками и провожать влажным взором утиные клинья.
Я тогда тоже поехал в Кузьминки. Там тоже есть фотоателье, прямо у остановки семьдесят четвертого троллейбуса, совсем маленькая каморка.
Я вошел в эти полтора метра, и на меня обрушился шквал информации, что делаем за три минуты, что храним шесть лет, что можете вернуться для переделки, что никто еще не жаловался, и что в этом мире нет ничего важнее фотографии.
Меня сфотографировали. Получилась какая-то дрянь, но ругаться мне не хотелось. Больше всего я расстроился, что эта дрянь будет храниться шесть лет и что за этой дрянью я могу вернуться в любой момент в течение шести лет.
Я вышел на остановку семьдесят четвертого троллейбуса и закурил. Светило солнце. Навстречу мне из Кузьминского парка шел наш люблинский фотограф. Он был радостен и вдохновен, как его фотографии.
***
Понимая, что не эстетичен и не благороден, но чай пью из пакетиков «Липтон». Поэтому неожиданно заваренный для гостей в заварнике китайский элитный чай через месяц выглядит катастрофой, потому что в нем зарождается жизнь. И вот откроешь заварник, смотришь на эту бело-голубую возникшую жизнь и колеблешься от восторга – от нового и неожиданного до омерзения перед этим новым и неожиданным. А тут еще таблетки для посудомоечной машины закончились. И вот зажмешь нос и трясешь чайник над унитазом, а потом в резиновой перчатке соскребаешь со дна заварника всю эту омерзительно красивую новую жизнь и не можешь понять, то ли ты наводишь гигиену, то ли уничтожаешь прекрасное и вечное.
***
Я знаю, почему я все время проигрываю в шахматы Евгению Никитину. Он меня вовлекает. Он мне как бы говорит: «Слава, хочешь, как Таль, Слава хочешь, как Каспаров, мы пожертвуем слона, ладью, ферзя и одной пешкой поставим мат». И Женя так делает, жертвует коня и две пешки и ставит мне мат. Я хочу так тоже, жертвую, жертвую, жертвую, но Жене проигрываю. Я выигрываю в одном случае, если как рудокоп долго и нудно выигрываю у Жени пешки, потом долго загоняю его в эндшпиль и долго ставлю мат. Я чернорабочий шахмат, Женя творец.
***
В книжном магазине Библио-Глобус Александр Барбух прыгает по полкам. Он то вытащит книгу с полки, полистает, пощупает, принюхается, зачтет вслух абзац, то поставит на место, предварительно посмотрев цену и тяжело вздохнув.
Подходит интересная пара. Двухметровый широкоплечий бородатый хипстер-красавец и маленькая пухленькая миловидная девочка; кажется, филологиня.
В руках у девочки стопка книг.
– Смотри, смотри Сарамаго, смотри «Норвежский лес», смотри Шехтель, давай купим.
– У меня у кровати лежит четыре книги, – мрачно говорит хипстер.
– Что ты сейчас читаешь, почему ты так мало читаешь? – щебечет филологиня.
Я листаю Гандлевского, Саша нюхает Мураками.
Хипстер ворчит:
– Я нормально читаю, просто я медленно читаю, у меня и Оруэлл лежит, и Достоевский, и Толстой.
Хипстер берет у девушки Сарамаго и ставит на самую верхнюю полку, девушка бледнеет и чуть не плачет.
Хипстер гладит ее по голове:
– А пойдем завтра на хоккей!
Мухояры
Люблю смотреть хоккейные матчи мухояров, как сказала бы Алена Чурбанова. Привлекает, когда люди, которым от природы не дано, преодолевают обстоятельства. Упорством и мужеством мухояры добывают хлеб насущный, скребя коньками лед без волшебства и феерии.
Сегодня играл супермухояр. Он проиграл двенадцать матчей подряд с общим счетом 62:7. Играл против лучшей команды чемпионата, миллиардеров.
Я просто дремал на трибуне и копался в мобильном, и вдруг на второй минуте мухояры забили гол миллиардерам. Дворец замер, только болельщики мухояров орали что-то дикое и восторженное.
На протяжении сорока минут чистого времени мухояры мужественно пластались под шайбу, грызли лед и бились в кровь. Их вратарь, простой сибирский парнишка, прыгал как брошенный людьми Маугли. Миллиардеры на глазах изумленной столичной публики терпели крах.
Но в начале третьего периода Маугли пропустил. Дурацкий рикошет, хотя сегодня он брал мертвые шайбы. Потом еще одну, и еще одну. Глаза мухояров потухли, но они бы не были мужественными мухоярами, если бы на последних секундах не испортили настроение миллиардерам, забив никому не нужный гол и начистив миллиардерам физиономии.
После этой эпической битвы я зауважал болельщиков мухояров. Их команда проигрывает тринадцатый матч подряд, а они ездят за ней по стране для поддержки, как передвижной цирк.
***
Электричка идет не как обычно со второй платформы, а с третьей. Объявление дает старушка с очень плохой дикцией. Все только слышат: «Внимание и Черусти». С какой платформы, разобрать невозможно. Народ волнуется, народ усиленно вслушивается в бессвязную речь. Особенно нервные шумят, переспрашивают контролеров, но те сами ничего понять не могут. И вот – о чудо. Мы слышим миловидный разборчивый молодой голос. Звонкий ручеек. Все всё слышат. Проносится вздох облегчения, массы приходят в движение.
***
В отделе готовых салатов «Магнолии» молоденькая приятненькая продавщица набирает мне в контейнеры свеклу, морковку, котлетки, оливье. Продавщица светится, улыбается, на каждую мою просьбу поворачивает в мою сторону круглое личико.
К ней подбегает бухгалтерша с бумагами и восклицает:
— Посмотри-ка!
Продавщица поворачивает голову в сторону бухгалтерши, не смотрит на отчеты и произносит:
— Все обрыдло.
Потом поворачивается ко мне, снова улыбается и произносит:
— Может сырку? Вам нарезать?
— Нарезать, — отвечаю.
Продавщица кивает в сторону бухгалтерши и повторяет:
— Не знаю, как держусь, глаза бы мои эти салаты не видели.
Начинает резать сыр. Режет вдохновенно и весело, посмеиваясь, доброжелательно.
Бухгалтерша уходит. Продавщица разворачивается ко мне. Передает салаты, котлетки, сыр. Улыбается:
— Приходите еще, мы вам сделаем скидочку.
***
Вчера Лидия Семеновна при покупке в «Магнолии» вина «Апсны» потребовала у меня паспорт. Лидия Семеновна – это моя соседка по лестничной клетке и по совместительству кассир ближайшего магазина. Это лучший кассир, которого я знаю. Пока она пробивает чек, Лидия Семёновна успевает рассказать о своей жизни и спросить у меня как дела. У Лидии Семеновны я даже бывал дома, когда заходил к ней за солью, а она напоила меня домашним сливовым вином.
И вот Лидия Семеновна попросила у меня паспорт. Я поднял глаза и внимательно посмотрел в лицо Лидии Семеновне. Взгляд ее был такой умоляющий и одновременно формальный, что я не стал ничего спрашивать и крутить у виска пальцем. Я просто достал из внутреннего кармана паспорт и дал его.
Лицо Лидии Семеновны озарила измученная и виноватая улыбка. Она даже не стала смотреть в паспорт и просто пробила мне вино.
Я шел домой и думал, что оскал капитализма заставляет совершать абсолютные глупости.
Вроде знаешь, что это бред, но делаешь его. И если в юности такое вызывает протест, то сейчас у тебя нет ни сил, ни времени что-либо исправить.
***
Ты идешь и думаешь, что в Люблино негде купить свежего мяса. Позакрывали все рынки, а в торговых сетях продается откровенная ерунда. И вот ты идешь, и к тебе подбегает девушка и спрашивает:
– Где тут рынок, – и ты, мучимый раздумьями, начинаешь размахивать руками, брызгать слюной и кричать, что в Люблино нет рынков. Было три прекрасных рынка и всё, сволочи, закрыли.
– Не может быть, – шепчет милая девушка, хлопая ресницами, – мне сказали, что здесь находится самый большой и известный рынок в России.
– Нет, нет,– кричишь ты в спину уходящей девушке,– всё твари закрыли, все давно закрыли.
И девушка идет сгорбленная, стучит каблучками и скрывается где-то в переулке.
А ты вдруг стоишь и понимаешь, что девушка искала вещевой китайский рынок, что девушке мясо не нужно.
И ищешь девушку глазами, а она ушла.
***
Десятилетняя девочка радостно кричит на весь Чистопрудный бульвар: «И тут я заверещала, заистерила, затопала ногами и так мне стало хорошо после этого, так легко, так весело».
«Вот видишь, нельзя сдерживать эмоции»,– говорит рядом идущая тридцатилетняя мама-няша и поглаживает ее по голове.
От ласки трясется помпончик на сиреневой вязаной шапочке.
***
В пустом вагоне метро ко мне подсели два вьюноши и стали весело и ненавязчиво болтать. О музыке, институте, друзьях, девушках. Вагон был реально пустой, зачем они подсели именно ко мне, если есть пять рядов пустых мест, я не знаю. Всю дорогу до Римской хотел от них отсесть, но почему-то думал: «Я на это место сел первый, поэтому пускай отсаживаются они, а не я». Получается, я не просто социопат, а социопат с гордыней.
***
Если курить не в курилке, а отойти в переулок к парикмахерской, из которой несется Стинг, то можно услышать оперную певицу. Снизу Стинг, сверху из частной квартиры певица. Сегодня певица пела «Вдоль по Питерской». Стинг тоже что-то пел, я в Стинге не силен. Поет певица каждый день, а Стинга меняют. Уже через час будет Нирвана или Арабески.
***
В социальной сети успешные коучи исследуют связь планеты Уран с утренним настроением. Я даже не могу отследить толком, как мой кот влияет на мое утреннее настроение. Скорее можно сказать о настроении кота. Если вылезет из-под одеяла погладиться, значит настроение у кота хорошее. Если не вылез, то лучше к нему не суваться, порвет в клочки. А вы предлагаете мне отслеживать Уран, я тут с котом не могу справиться.
***
Когда-нибудь в контакте страничек ушедших людей станет намного больше, чем страничек людей живущих. Люди будут изучать минувшие эпохи не по книгам, фильмам и археологическим раскопкам, а изучая страницы ушедших людей. Читая посты, рассматривая фотографии, пролистывая газеты минувшего времени. Или еще смешнее. Прапрапрапраправнуки будут вести страницы своих предков. Ты пишешь ему в личку, а его нет.
***
У меня тактичные тараканы. Они ходят поодиночке и только в темноте. Когда я встаю в три часа ночи, чтобы что-нибудь пожевать, то какой-нибудь хилый отшельник еле ползет от раковины к стене. Я его не трогаю и говорю:
— Привет!
Он молча кивает усиками и тоже меня не трогает.
Тактичность тараканов также проявляется в том, что если им сказать, что приезжает жена, то они не ползают по кухне, даже ночью.
Жена не верит, что у нас есть тараканы. Говорит, что это мои выдумки и мне надо обратиться к психиатру.
Когда жена уезжает, тараканы выползают на кухню.
— Что, — говорю им, — опять меня выставили идиотом.
Тараканы смеются, весело подергивая усиками.
Старый редактор
Умирает старый редактор толстого литературного журнала. Вокруг его постели собрались дети, жена, родственники, друзья, прикормленные прозаики и поэты.
Старый редактор медленно открывает глаза и тихим голосом говорит:
— Друзья, хочу перед смертью признаться во всех своих грехах.
— Мы слушаем тебя, Иван Иванович.
— Я всю жизнь не печатал поэта П., потому что в Коктебеле он назвал меня грязным стариканом.
— Он давно умер: утонул у горы Волошина.
— Я всю жизнь не печатал прозаика К., потому что в Зверевском центре он отбил у меня красавицу Е.
— Он давно умер: заболел сифилисом и зачах.
— Я всю жизнь не печатал критика Ж., потому что он в «Новом мире» плохо отозвался о моем романе «Отстой».
— Он давно умер: выпил в мороз холодного пива и сгорел от лихорадки.
— Я хочу попросить у всех вас прощения и т.д.
Концовки я не придумал, можете сами придумать.
